Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность

Олег Дмитриев

 Я насвистывал песню лета,Взяв мотивчик на час взаймы,И она отзывалась где-тоВ неподвижном лесу зимы.Напевал, как попало ставилМне одолженные слова.Не подумайте — снег не стаял,И не выпросталась листва!Было холодно, влажно, мглисто.Воздух взбалтывая сырой,Эхо голоса, эхо свистаПриближалось ко мне порой.Луч, светящийся вполнакала.Хвою сумрачную прожег,Словно лето напоминало.Что пора возвращать должок.Все слова и мотивчик славныйЯ отдал и пошел назадВ начинавшийся сильный, плазный,Предугаданный снегопад.Не останется без ответаПо законам простой игрыПесня лета, ах, песня лета.Прозвучавшая до поры!

Прощай, озорная квартираНад круглым зеленым двором!Бокалы последнего пираВ старинном буфете запрём.Дом сносят. На стенах короста,И трещина рвет потолок…Но громокПрощального тостаНемного напыщенный слог!Прощайте, лепные карнизы,Увитый цветами пилястр!За вечные ваши капризыЭпоха вас смерти предаст.Седой головою в печалиОпять покачает знаток…Вика остается в бокалеКак раз на прощальный глоток!Прощай, молодая хозяйка.На наших глазах не старей!Друзей беззаботных бросай-каДа замуж иди поскорей.Дом сносят. Простимся:Так простоНайти подходящий предлог…Но громокПрощального тостаНемного напыщенный слог!Напрасная времени тратаОспаривать времени нрав!Москва развела нас куда-тоЗа линии тихих застав.Уносит нас в разные далиЛюдской предвечерний поток…Вина остается в бокалеКак раз на прощальный глоток!Растанная!С юностью нашей,С друзьями поры холостой,С влюбленностью легкой, вчерашней,С обителью предков простой!Дыханье грядущего мираСюда долетает извне.Бокалы последнего пираПустые. Ни капли на дне…

После пира меня провожали друзья —За окошком машины стояла семья:Муж с женою, детишки и старец.И захлопнул я дверцу коротким рывком,И, вперед уплывая, увидел мелькомТех людей, что со мною расстались.Что-то друг прокричал, улыбаясь хмельно,И качнуло его молодое вино,—Или сердце за мной потянуло!И услышал я дружбы безмолвную речь,И дыхание будущих радостных встречНа мгновение счастье вернуло.Улыбалась хозяюшка с грустным лицом,И, тотчас опечалясь, я вспомнил о том,Что терпение женщины свято.Обняла своего, поддержала любя,Словно тихо сказала: «Жалейте себя,И друг друга жалейте, ребята!»И мальчишки, толкаясь, кричали вослед:«Приезжай!» — словно жаждалибудущих летДля того, чтобы с нами сравнятьсяИ участвовать в долгой беседе мужской,Говорить, поводя непоспешно рукой,За улыбкой отца не гоняться.Но последними были глаза старика.Мне вдогонку метнулась сухая рукаИ тотчас же в полете застыла.

Это было известье о встрече иной —О последнем свиданье в дали неземнойБеспросветной, как тьма и могила…оглянулся потом — удалялись ониВ отлетевшие годы, в минувшие дни,Чтобы в будущих днях объявиться.Ощутив привкус счастья и горечь беды,Разглядел я над домом две ранних звезды,Как пустые глаза ясновидца.

Вернулся обратно!К родным уголкам поспеши!На стержень АрбатаНадета пружинка души.Сжималась-сжималась,Да вдруг распрямилась она,И самую малостьЕй прежняя ласка нужна.Вернулся обратно!Так душу свою успокой,О ветер Арбата,Легко потеревшись щекой.В нем теплая сыростьГлубоких и гулких дворов,И дружба и милость —И лучших не надо даров!

Вернулся обратно!Так что ж — оброни с каблуковНа камни АрбатаПесчинки иных берегов.Чтоб здесь обиталиДалеких земель городаИ в милом кварталеТебя поджидали всегда.

Вернулся обратно!В свои переулки приди.Дай счастье АрбатаДуше, не стесненной в груди.Сжималась-сжималась,Да вдруг распрямилась она,И самую малостьЕй прежняя ласка нужна.

О, резкий свет далеких лет,Когда — спроси любого! —Я вырезал твой силуэтИз неба голубого!Студенческий недолгий бал —Паренье и скольженье! —Когда я крал из всех зеркелТвое изображенье!Бессонниц темные круги,Когда через рассветыНес у щеки твои шаги,Как белые букеты!Тот пыл, когда тебя лепилИз стужи на Манеже!Я ничего не позабыл,Да удаются режеВсе фокусы далеких лет:Не просто, право слово,Любимый вырвать силуэтИз неба голубого…

Игорь Волгин

Во дворах проходныхи в парадных,пропадая от света до тьмы,мы не знали девчонок нарядных,и красавиц не видели мы.

Незаметные в шумной округе,беспечальные дети войны,были девочки, наши подруги,угловаты, худы и бледны.

Но, о деве тоскуя далекой,забывал я про наше житье.И сжималось от силы высокойодинокое сердце мое.

Я искал идеал —и отныне,отрешаясь от школьной муры,я вздыхал по Кондратовой Нине,теледикторше нашей поры.

…Между тем, потихоньку,как в сказке,с неприметным смешком на губахнедотроги,вьюны,сероглазкиподрастали в окрестных домах.

Все менялось, и как-то однажды,после лета влетевшие в класс,мы притихли, — и будто от жаждыпересохли вдруг губы у нас.

…Я не знаю, как это случилось,но не в тот ли отчаянный мигмы навеки отдались на милостьмилосердных ровесниц своих!

Пусть отмеченный общею метой,чуть не плача, с закушенным ртомо мальчишеской слабости этойя не раз пожалею потом.

Пусть об этом не раз пожалею,что бывало дороже всего,укорить никого не посмеюи забыть не смогу ничего.

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Старый Тбилиси вечером

О. КОЧАКИДЗЕ, А. СЛОВИНСКИЙ, Ю. ЧИКВАИДЗЕ.

Эскиз декорации к спектаклю «Пока арба не перевернулась». Московский театр имени Н. В. Гоголя.

Из мастерской заслуженных художников Грузинской ССР О.Кочанидзе, А.Словинского и Ю.Чикваидзе.

О. КОЧАКИДЗЕ, А. СЛОВИНСКИЙ, Ю. ЧИНВАИДЗЕ. Эскиз к спектаклю «Старые зурначи».

А. СЛОВИНСКИЙ. Продавцы цветов.

Ю.ЧИКВАИДЗЕ. Мать и сын.

Галина Никулина

Трое в одной мастерской

Олег Кочакидзе, Алик Словинский, Юра Чикваидзе и я смотрим на старый город. На противоположном берегу Куры, готовые вот-вот сорваться с кручи в воду, тесно лепятся друг к другу старые дома. Ажурные большие балконы делают их открытыми небу и солнцу. Горы плотно и разновысоко сомкнулись вокруг Тбилиси (глаза потом не скоро привыкнут к равнине). Ни асфальт, ни машины не в состоянии приглушить первозданные краски Грузии, воздух гор и земли…

Олег, Алик и Юра не светской любезности ради, а заинтересованно и преданно показывают мне свой город, смотрят на него глазами художников, старожилов и одновременно — как бы свежим взором заезжего человека. Этот клок земли, похожий на рейнские берега со средневековыми замками, на Венецию, Альпы и вместе с тем ни на что не похожий, неповторимый, лежит на их полотнах, преображенный их видением.